Черные кувшинки - Страница 47

К оглавлению

47

Теперь она стояла впереди него. Сквозь красный туман Джеймс увидел, как тень схватила мастихин и приблизилась к нему.

«Все. Конец».

Джеймс прополз еще несколько сантиметров, из последних сил приподнялся на руках и перекатился через себя раз, а затем и второй. На миг в нем вспыхнула надежда, что наклона местности хватит, чтобы он докатился отсюда до самого берега Эпта. И спасся.

Надежда вспыхнула и погасла.

Тело застряло в колосьях пшеницы. Он лежал на спине, не прокатившись и пары метров. Перед глазами стояла тьма. Он выплюнул изо рта смешанную с красками кровь. Связных мыслей в голове больше не осталось.

Тень подошла к нему совсем близко. Джеймс попытался шевельнуть хотя бы одним мускулом, но у него ничего не вышло. Тело его больше не слушалось. Нет, еще слушались глаза. Он заморгал, отгоняя пелену.

Тень наклонилась над ним.

Джеймс всмотрелся в нее.

К нему вдруг вернулась ясность сознания. Последняя милость приговоренному к казни. Джеймс мгновенно узнал тень, но отказывался верить своим глазам. Это было попросту невозможно! Откуда такая ненависть? В каком безумном мозгу она родилась?

Тень, одной рукой прижимая его тело к земле, отвела вторую для удара. Джеймс даже не дернулся. От страха и слабости он почти окаменел.

Зато теперь он понял.

В нем проснулась жажда жизни.

Он не должен умереть. Не потому, что дорожит жизнью — кому нужна его жизнь? Он должен жить, чтобы не дать свершиться тому страшному, о чем он только что догадался. Он должен во что бы то ни стало помешать преступнику, задумавшему дьявольский план, в котором ему, Джеймсу, отводилась роль статиста.

Холодное лезвие пронзило его плоть.

Он почти не почувствовал боли. Наверное, был слишком стар. Жизнь уходила из него. Бессмысленная, бесполезная жизнь. Он не сумел остановить трагедию. Он слишком стар, чтобы защитить Фанетту. Кто теперь позаботится о девочке? Кто спасет ее от нависшей над ней тени?

Джеймс в последний раз окинул взглядом колышущееся под ветром пшеничное поле. Кто найдет его труп? Когда? Через несколько часов? Или несколько дней? Последним, что мелькнуло перед его угасающим взором, было видение: женский силуэт на фоне колосьев и маков. Дама с зонтиком. Камилла Моне.

Он ни о чем не жалел. В конце концов, разве не ради этого он покинул родной Коннектикут? Не ради того, чтобы умереть в Живерни?


День медленно угасал.

Джеймс еще успел почувствовать на своей остывающей коже собачье дыхание. Нептун…

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
21 мая 2010 года
(Шоссе Руа)

ЧУВСТВА

36

Второй подряд солнечный день. Это в Живерни! Почти чудо, уж можете мне поверить.

Я шла по шоссе Руа. Чем старше я становлюсь, тем труднее мне понять туристов, готовых выстаивать часовые очереди, лишь бы попасть в сад Клода Моне. Хвост перед входом обычно тянется метров на двести. А ведь достаточно немного пройти по шоссе Руа, и можно через зеленую ограду прекрасно рассмотреть и сад, и дом Моне, сделать фотографии и даже насладиться ароматом цветов.

По шоссе проносились машины. Растения, высаженные вдоль велосипедной дорожки, встречали каждую трепетом листьев. Те из деревенских жителей, кто работает в Верноне, давным-давно привыкли проезжать мимо розового дома с зелеными ставнями, даже не поворачивая к нему головы. Для них шоссе Руа — это дорога департаментского значения Д5, дорога на Вернон, и больше ничего.

Зато я, двигаясь с черепашьей скоростью, могу в свое удовольствие рассматривать цветы. Не стану вам врать, сад действительно великолепен. Пышные розы, скамьи в «нормандском цветнике», каскады клематисов, целые поля розовых тюльпанов и незабудок… Подлинный шедевр.

Кто посмеет мне возразить?

Амаду Канди даже рассказывал, что лет десять назад в Японии, в одной деревне воспроизвели точную копию дома Моне, вместе с садами — нормандским и водным. Представляете? Я видела фотографии. Сразу и не отличишь настоящий Живерни от фальшивки. Вы, конечно, скажете, что на фотографии можно пририсовать что угодно. Допустим. Но все равно, что за дикая идея — строить второй Живерни в Японии! Все это выше моего понимания.

Должна вам признаться: сама я не была в саду Моне уже много-много лет. Я имею в виду, в настоящем. Слишком много там стало народу. Тысячи туристов, все толкаются, все наступают друг другу на ноги — такой старухе, как я, среди них не место. Кстати, туристы часто удивляются, обнаружив, что в доме Моне нет его картин. Ни с кувшинками, ни с японским мостиком, ни с тополями. Музей — это просто дом, сад и мастерская. Чтобы посмотреть на подлинники Моне, надо идти в «Оранжери», в Мармоттан или в галерею Вернона… Одним словом, мне по другую сторону забора гораздо лучше. К тому же мои чувства никого, кроме меня, не касаются. Стоит мне закрыть глаза, и я, как наяву, вижу все красоты сада.

Они впечатались в мою память навсегда.


По шоссе Руа катят все новые безумцы. Мимо меня пролетает «тойота» — скорость не меньше ста километров в час. Возможно, вам неизвестно, но строительство дороги с гудроновым покрытием сто лет назад оплатил Клод Моне потому, что с грунтовки поднималась пыль и оседала на его цветы! Лучше бы дал денег, чтобы дорогу проложили в обход. А то сейчас она разрезает сад на две части, и туристам, чтобы попасть из одной в другую, приходится нырять в туннель под насыпью.

Ну ладно. Вам, наверное, уже надоело брюзжание старухи по поводу того, как меняется родная деревня и ее окрестности. Я вас понимаю. Но главный вопрос, который вас занимает, звучит так: что она затевает? Какую роль играет во всех этих событиях? Когда я брошу шпионить за всеми подряд и вмешаюсь? И как? И почему? Терпение, терпение. Еще несколько дней, всего несколько дней. Позвольте мне еще немного попользоваться всеобщим равнодушием к старухе, на которую обращают внимания не больше, чем на электрический столб или дорожный указатель — они были здесь всегда и всегда будут. Не стану вводить вас в заблуждение, утверждая, что мне известно, чем кончится история, но кое-какие соображения на этот счет у меня имеются.

47