Черные кувшинки - Страница 104

104

Слова застревали у меня в горле.

— Ты?.. Это ты?..

— Я знаю, Стефани, что Жером Морваль тебя не привлекал. Во всяком случае, пока не привлекал. Но я понимал, что должен действовать с упреждением. Жером Морваль жил в деревне. Времени у него было сколько хочешь. Он был хитрый. Он знал, чем тебя заманить. Всякие там «Кувшинки», воспоминания о Моне, пейзажики…

Чудовище снова потянулось к моей руке. Оно ползло и ползло по простыне. Как клоп. Больше всего мне хотелось размахнуться и вонзить в него нож. Убить мерзкое насекомое.

— Я ни в чем тебя не упрекаю, Стефани. Я знаю, что между тобой и Морвалем ничего не было. Ты просто согласилась прогуляться с ним. Побеседовать. Но со временем он бы тебя соблазнил, Стефани, он бы своего добился. Я ведь не злой, Стефани. Я совсем не желал смерти Жерому Морвалю. Толстяку Камилю. Я вел себя терпеливо, очень терпеливо. Пытался его вразумить, намекал ему — прозрачно намекал, — на что я способен. Чем он рискует, продолжая ухлестывать за тобой. Сначала отправил ему открытку. Ту самую, с «Кувшинками». Морваль был не дурак, он, конечно, помнил, что это за открытка. Он сам передал мне ее для тебя, еще в тридцать седьмом году, в тот день, когда тебе исполнилось одиннадцать, сразу после смерти Альбера. В саду Моне. Я вырезал из книжки Арагона одну фразу и приклеил ее на открытку. Одну строчку из стихотворения, которое ты учила с детьми в школе. Мне она очень нравилась. Потому что объясняла, что мечтать не следует, что это — преступление, а за преступление полагается наказание. Нет, Морваль был далеко не дурак. Он понял смысл послания. Каждый, кто посмеет приблизиться к тебе, кто попробует тебя обидеть, подвергает себя опасности…

Рука Жака нащупала лежавший на постели сборник стихов Арагона. Жак провел по обложке пальцами, но не смог взять книгу в руку. Я не шевелилась. Жак закашлялся, прочищая горло, и продолжил:

— Догадайся, Стефани, какой ответ дал мне Жером Морваль? Он рассмеялся мне в лицо! Пожелай я тогда, мог бы его убить. Но я любил толстяка Камиля. И я дал ему еще один шанс. Я отправил ему на адрес парижского кабинета ящик для красок. Тот ящик, что когда-то принадлежал Джеймсу. Надпись на крышке сохранилась. Я вырезал там: «Она моя. Здесь, сейчас и навсегда». И начертил крест! Если уж и на этот раз Морваль не поймет, решил я… Он назначил мне встречу, как раз в то утро, возле портомойни, неподалеку от мельницы «Шеневьер». Я думал, он скажет, что все понял и отказывается от тебя. Не тут-то было! Он у меня на глазах зашвырнул ящик в середину ручья. Он презирал тебя, Стефани! Он тебя не любил. Он видел в тебе трофей — еще один трофей. Он заставил бы тебя страдать, он привел бы тебя к погибели… Что я мог? Я ведь обещал тебя защищать… Он не принимал меня всерьез. Сказал, что я против него — ничто. Издевался над моими охотничьими сапогами. Говорил, что я не в состоянии дать тебе счастье, что ты никогда меня не любила. Знакомый мотивчик!

Он снова зашарил рукой по постели и наткнулся пальцами на мастихин.

— У меня не было выбора, Стефани. Я убил его ножом, который забрал у художника Джеймса и сохранил. Он умер там, на берегу ручья, в том же самом месте, где раньше Альбер. То, что я сделал потом, — разбил ему голову камнем, опустил ее под воду, — признаю, это было глупо. Я даже испугался, что ты что-нибудь заподозришь, особенно после того как легавые достали из ручья ящик Джеймса. К счастью, тебе его не показали. Для меня было важно защищать тебя так, чтобы ты ни о чем не догадывалась. Чтобы ты не знала, как я рискую ради тебя. Ты мне доверяла — и правильно делала. Сейчас я могу сказать тебе честно: ты даже не представляла, до какой степени я тебя любил. Ради тебя я был готов на все. Помнишь, через несколько дней после смерти Морваля ты даже заявила в полиции, что в то утро я был дома, в постели с тобой. Наверное, в глубине души ты уже тогда знала правду, но отталкивала ее от себя. Все мы чувствуем, что нам помогает ангел-хранитель, и принимаем это как должное. Кому придет в голову благодарить ангела-хранителя?

Я потрясенно смотрела, как пальцы Жака оглаживают рукоятку мастихина. От прикосновения к предмету, с помощью которого он зарезал двух человек, по его старческому телу пробегала дрожь удовольствия. Маньяк, он просто опасный маньяк! Больше я не могла сдерживаться.

— Я хотела уйти от тебя, Жак! Поэтому я дала в полиции ложные показания. Ты сидел в тюрьме. Я чувствовала себя виноватой.

Его пальцы сомкнулись на рукояти ножа. Пальцы убийцы. Пальцы сумасшедшего. Затем они медленно, невероятно медленно разжались. Жак сполз еще ниже, и теперь он почти лежал. Снова раздался его жирный смех. Смех безумца.

— Ну конечно, Стефани, ты чувствовала себя виноватой. Разумеется. Ты потеряла способность ясно мыслить. Но не я! Я твердо верил, что после смерти Морваля мы заживем спокойно. Что больше никто не попытается нас разлучить. Никто не посмеет отнять у меня Стефани! А потом… Что за издевка судьбы! Труп Морваля привлек сюда инспектора Лоренса Серенака, который в тебя влюбился. Страшнее противника мне еще не попадалось! Я запаниковал. Как мне от него избавиться? Убить? Но тогда меня точно арестуют и надолго упекут за решетку, а значит, разлучат с тобой! И потом, сидя взаперти я больше не смогу защитить тебя от нового Серенака или Морваля, который явится, чтобы тебя мучить! Этот сыщик с самого начала подозревал меня… Он как будто видел меня насквозь… Интуиция его не обманывала. Он был очень хороший сыщик, Стефани, и над нами нависла реальная опасность. К счастью, он так и не докопался до связи между мной и несчастным случаем, произошедшим в тридцать седьмом году с мальчиком, нашим с тобой одноклассником, и не узнал об исчезновении американского художника. Тогда, в шестьдесят третьем, он и его помощник Бенавидиш очень близко подобрались к истине… Но, разумеется, им в голову не могло прийти, что… Да и кому бы могло прийти? Но эта сволочь Серенак подозревал меня, а тебе вскружил голову. Я понял: или он, или я. Я долго думал, что делать, прикидывал и так и этак…

104