Черные кувшинки - Страница 71

Он хорошо изучил своего приятеля. Они не первый год дружили и вместе ходили на охоту. И ему совсем не понравилось, как побелело лицо Жака, превратившись в мраморную маску.

Серенак наступал на них. Один. Без оружия.

Еще два метра…

— Нет! — крикнул Сильвио Бенавидиш.

Он выскочил из полукруга и встал рядом с Серенаком, почти плечо к плечу. Бенавидишу почему-то показалось важным разорвать то подобие симметрии, которое выстроилось на площадке. Так в вестерне неожиданно выскочивший на улицу прохожий сбивает с толку двух вознамерившихся застрелить друг друга ковбоев. Жак Дюпен молча положил руку на запястье Патрика. Патрик понял безмолвную просьбу друга и выпустил из рук ствол ружья.

Он очень надеялся, что ему не придется сожалеть об этом. Всю жизнь.

Патрик с ужасом смотрел, как Жак, держа палец на спусковом крючке, медленно поднимает ружье.

В обычных условиях Жак стрелял даже лучше Титу. У него был меткий глаз.

— Лоренс, стойте! — проговорил Сильвио. Кровь отлила у него от лица.

— Жак, не дури! — прошептал Патрик.

Серенак сделал еще шаг вперед. Теперь от Дюпена его отделяло не больше десяти метров. Инспектор, глядя тому прямо в глаза, медленно поднял руку. Сильвио Бенавидиш увидел, как губы патрона скривились в презрительной улыбке, и испугался.

— Жак Дюпен! Вы…

Дуло ружья смотрело в грудь Серенака. Над Астрагальской тропой повисла тишина.

Титу, Патрик, агенты Лувель и Мори, инспектор Сильвио Бенавидиш и еще пятнадцать полицейских и жандармов, все, даже самые несообразительные, безошибочно прочитали в глазах Жака Дюпена одно и то же.

Ненависть.

55

Девушка, трудившаяся в архиве городской администрации Эврё, любой разговор с посетителем неизменно начинала с одних и тех же пяти слов: «А вы точно проверили, что…» Отгородившись от мира двойным экраном — монитора и очков в позолоченной оправе, — она старательно изображала человека, по горло заваленного работой. Наконец она соизволила взглянуть на старика, просившего выдать ему номера покойного «Вернонского республиканца» — местной газеты, после Второй мировой войны переименованной в «Демократа». Все номера с января по сентябрь 1937 года.

— А вы точно проверили, что в архиве «Демократа» этих номеров нет?

Комиссар Лорантен хранил спокойствие. Он провел в архиве уже два часа, играя роль милого старого чудака, неизменно галантного с молоденькими женщинами. Обычно этот прием срабатывал на «отлично».

Только не сейчас!

На девицу за компьютером его хитрости не действовали. Лорантен огляделся. В читальном зале архива сидело с десяток посетителей — сплошь стариков. Начинающие семидесятилетние историки и исследователи генеалогии, озабоченные поиском своих корней, все они пользовались той же стратегией, что и Лорантен, пытаясь обольстить юных сотрудниц архива старомодной обходительностью. Лорантен вздохнул. Эх, где те времена, когда он мог любому чинуше-бездельнику сунуть под нос удостоверение с триколором? Разумеется, девице и в голову не приходило, что она имеет дело с бывшим комиссаром полиции.

— Да, мадемуазель, — вежливо ответил комиссар Лорантен. — Я все проверил. В архиве «Демократа» хранятся номера, выпущенные после тысяча девятьсот шестидесятого года.

Девица не собиралась сдаваться так легко.

— А вы обращались в архив коммуны Вернона? Вы обращались в Версаль, в Национальный архив? Вы точно проверили, что…

«Можно подумать, что ей платят конкуренты».

Комиссар Лорантен изобразил невозмутимое смирение пенсионера, которому некуда девать время.

— Да, я все проверил. Во всех местах.

Пока что все его поиски Анриетты Бонавантюр — той самой загадочной дамы, что могла оказаться последней наследницей Клода Моне, — не дали ровным счетом ничего. Но это не слишком огорчало комиссара. Его сейчас интересовал другой след, на первый взгляд, не связанный с расследуемым делом. И он точно знал: надо лишь продержаться до той минуты, когда архивная барышня поймет, что, пререкаясь со стариканом, потеряет куда больше времени, чем если согласится выполнить его просьбу.

Его упорство себя оправдало. Не прошло и получаса, а комиссар Лорантен уже сидел за столом перед подшивкой еженедельника.

Это были номера «Вернонского республиканца».

Первым он открыл пожелтевший выпуск от субботы, 5 июня 1937 года. Ненадолго задержался на первой странице, посвященной как общенациональным, так и местным событиям. Прочитал страстную передовицу о разгорающемся в Европе пожаре. Муссолини торжественно объявил о заключении пакта с Гитлером; в Германии власти в массовом порядке конфискуют принадлежащее евреям имущество; в Каталонии франкисты нанесли поражение республиканцам… Под передовицей помещалась слегка размытая фотография платиновой блондинки с ярко накрашенными губами (на снимке они казались черными). Это была американская кинозвезда Джин Харлоу, скончавшаяся в возрасте 26 лет. В нижней части первой полосы шла местная информация: сообщения о предстоящем открытии аэровокзала Бурже, в сотне километров от Вернона, и о смерти испанского сельскохозяйственного рабочего, найденного рано утром с перерезанным горлом на барже «Фресине», стоящей на приколе в Пор-Вилье, почти напротив Живерни.

Комиссар Лорантен перевернул страницу. Статья, которая его интересовала, занимала целый подвал. «Несчастный случай в Живерни».

Анонимный журналист подробно описал обстоятельства трагической гибели одиннадцатилетнего мальчика по имени Альбер Розальба, произошедшей неподалеку от сада Моне и мельницы «Шеневьер». Мальчик утонул в ручье, делавшем здесь петлю. Жандармерия провела расследование и пришла к выводу, что имел место несчастный случай. Мальчик поскользнулся, упал и ушибся головой о прибрежный камень. От удара он потерял сознание и утонул в ручье, глубина которого у берега не достигала и 20 сантиметров. Плавать, кстати, он умел превосходно. Журналист не пожалел красок, описывая скорбь родителей и одноклассников Альбера. Он даже ввернул пару строк в рамках полемики по поводу усадьбы Клода Моне. «Сегодня, когда после смерти художника прошло уже больше десяти лет, не пора ли, — восклицал автор статьи, — перекрыть искусственное русло ручья и осушить пребывающий в запустении пруд с кувшинками?»